Игорь Петрович Иванов и коммунарская методика
Игорь Петрович Иванов и коммунарская методика
КУЛИК Мартьян Николаевич
старый большевик
В 1925 году меня назначили ответственным секретарем Центральной комиссии помощи детям при Всеукраинском Центральном исполнительном Комитете. Председателем комиссии (сокращенно её называли ЦКПД) был Григорий Иванович Петровский, уделявший ликвидации детской беспризорности много внимания. В основу деятельности комиссии была положена твердая установка на обучение воспитанников детских учреждений трудовым процессам, наряду с общим образованием. Для этого в детских домах создавались производственные базы.
Президиум Комиссии состоял из представителей наркоматов и общественных организаций. Полнее других был представлен Наркомпрос. И не удивительно, что уже с первых дней работы в комиссии я услышал разговоры о заведующем Куряжской трудовой колонией имени Горького — Антоне Семёновиче Макаренко.
Кое-кто его расхваливал, но наркомпросовские работники отзывались о нем весьма нелестно, а именно: «Это не колония, а военная команда», или: «Макаренко — офицер; своей офицерской педагогикой превращает колонию в кадетский корпус» и т. п.
Вскоре мне представился случай познакомиться с носителем этой «страшной», военной педагогики. Между Харьковским окрпромдетом и окрнаробразом возникли разногласия по вопросу организации мастерских в колонии имени Горького. Чтобы разобраться в этом деле, я пригласил к себе Макаренко, с которым еще не был знаком. И вот он явился.
Антон Семёнович вошел в кабинет, и я увидел перед собой человека так лет под сорок, подтянутого, с военной выправкой, с уверенными, энергичными движениями. Вошедший, скользнув по мне острым взглядом, промолвил:
— Макаренко.
— Садитесь, товарищ Макаренко. Я уже слыхал о вас и рад познакомиться.
— Слыхали? — насторожился Макаренко и прищурил свои умные, чуть задорные глаза. — Слыхали, видимо, что я офицер или солдатский педагог? Так ведь?
— Я не учитель, товарищ Макаренко, и мне трудно разбираться в особенностях педагогической науки.
— Моя «беспризорная» педагогика вполне постижима…
Тут Макаренко, видимо, хотел что-то добавить, но улыбнулся и замолчал. На этом мы закончили обмен любезностями и приступили к делу. Оказалось, что Макаренко считает целесообразным сооружать крупные мастерские, которые выпускали бы имеющую спрос продукцию. «Тогда мы получим отдачу, будем иметь доход, приносить пользу колонии и государству…» Антон Семёнович высказал мысль о том, что средства, выделенные для создания больших мастерских, нельзя распылять на мелкие мастерские.
— Воспитанник, — доказывал мне Макаренко, — хочет стать квалифицированным слесарем, столяром, токарем, шофером. Что ему даст кустарная мастерская с кустарным обучением? Ничего! Он научится только подметку прибить да табуретку починить. Квалифицированным работником он может выйти лишь из хорошо оборудованной мастерской, укомплектованной мастерами-специалистами… Конечно, воспитанник должен иметь среднее образование — к этому нужно стремиться. Вот это и будет настоящая путевка в жизнь! Итак: лучше одна-две хорошие мастерские, чем много плохих. А нашим наркомпросовцам этого не понять…
Подумав, Макаренко добавил:
— Беспризорный теперь уже не такой, каким был года два-три назад, когда в детдоме спасался от голода. Теперь чуть что не так — в город, на улицу. Лето можно побродить, а на зиму — видно будет. Подросли беспризорники, стали «квалифицированными». Работа с ними усложнилась. Чтобы беспризорник не сбежал, ему нужно дать: питание — раз; одежду — два; чистоту — три; заинтересованность в труде — четыре; вызвать интерес к учёбе — пять. Добавим к этому авторитет воспитателя, который так просто не дается! — и получим сумму условий, необходимую для морального перевоспитания беспризорного, для утверждения в нем понятия о красоте новой жизни, о счастье и радости жить и трудиться в социалистической стране, где каждый может стать всем…
К концу нашей беседы я спросил:
— Товарищ Макаренко, скажите, что это за военизация у вас в колонии, почему наркомпросовские работники ополчились против этой «военной», — как они называют, — педагогики?
Антон Семёнович провел рукой по волосам, поправил пенсне.
— Я уже сказал, что моя «беспризорная» педагогика вполне постижима и всем понятна, кроме некоторых наркомпросовских формалистов. У них на всё стандарт: положен, допустим, на тридцать ребят один воспитатель, — так и должно быть — ни больше, ни меньше, хотя такое количество педагогов, может быть, совсем и не нужно. Дальше: раз ни один известный педагог не одобрил создания в коллективе отрядов, — значит они не нужны, хотя сама, жизнь подсказывает необходимость их создания.
Макаренко говорил с увлечением:
— Наша «военизация», всполошившая наркомпросовцев, это, во-первых, метод воспитания ребят силами самого коллектива, организованного в отряд как первичную форму всего коллектива. Сила его очень велика и дает такие результаты, каких трудно добиться наилучшему педагогу. Во-вторых, пребывание в отряде в какой-то мере украшает жизнь ребят, объединяет их общими интересами, приучает к порядку, к самостоятельности, превращает в организованную массу, а это уже приятное зрелище для постороннего глаза, даже не педагогического.
— Наша задача, — продолжал Антон Семёнович, — помочь беспризорному найти свое место в жизни; обучить его, сделать из него достойного гражданина Советского социалистического государства. Отряды — наши помощники в этом деле. В новом обществе мы должны искать новые пути к детскому сердцу. И мы их ищем и находим, только не в одиночку, а всем коллективом. Это новое в педагогике подсказано самой жизнью, а нами лишь подхвачено. Но наркомпросовцы нашего опыта не признают, игнорируют, боятся посмотреть на жизнь здраво… Ну, что ж, побачим!
В конце нашей встречи, пожимая на прощанье руку Макаренко и глядя на статную, по-военному подтянутую его фигуру, я не удержался и пошутил:
— А все-таки в вас есть какая-то военная жилка! Не зря вас упрекают в этом наркомпросовцы!
— Конечно не зря, но они не понимают, что и это имеет воспитательное значение: ребята равняются по мне, каждому хочется быть подтянутым, организованным. Надо знать душу ребенка и пути влияния на него — тогда все пойдет на пользу.
Полезность мощных самоокупающихся мастерских была очевидна. Эта идея Макаренко нашла затем в деятельности детской комиссии практическое применение. Правда, впоследствии такие мастерские выросли в крупные предприятия и были переданы хозяйственным органам: Харьковская трикотажная фабрика, Киевская фабрика музыкальных инструментов, Днепропетровский литейный завод. Но в свое время в их цехах получили высокую квалификацию тысячи подростков.
Макаренко стал частым гостем и во многих случаях полезным советчиком Центральной комиссии помощи детям.
Спустя некоторое время вопрос об отпуске денег колонии имени Горького был поставлен на президиуме комиссии.
Представители Наркомпроса, как и надо было ожидать, возражали, ссылаясь на отсутствие порядка в колонии. Григорий Иванович Петровский, учитывая каждый рубль и приучая нас к бережливому расходованию средств, никогда не жалел денег на оборудование мастерских. Услыхав возражения наркомпросовца, Г. И. Петровский взглянул на меня по привычке поверх очков и сказал:
— А может быть, посмотрим, что в этой колонии делается? Давайте поручим это дело товарищам Кулику и Владимирской. Возражений нет? Нет. Вот и прекрасно. Съездите в Куряж — это же рукой подать — и разберитесь на месте…
И мы поехали к горьковцам.
От железнодорожной остановки до Куряжа совсем близко.
Пошли пешком. Вот и владения горьковцев. В поле работают колонисты. На каждом участке — группа ребят. Работают сами, без надзора. Придет агроном, взглянет, сделает замечания и уходит дальше, на другие участки, к другим группам.
Работой колонистов руководит один из группы, как видно, старший.
Мы поговорили с одной группой, с другой и узнали, что это и есть те самые отряды, лишившие душевного спокойствия некоторых наркомпросовских деятелей.
Узнав, что Макаренко уехал в Харьков, мы не спешили идти в колонию и остались в поле. Вот и обеденная пора. Отряды построились и весело, с песнями пошли на обед.
Любо было смотреть на веселые лица, на непринужденность и самостоятельность мальчиков и девочек.
Вскоре приехал А. С. Макаренко. Он показал нам свое хозяйство: мастерские, кухню, столовую, жилые помещения, электростанцию; везде отряды. Сами работают, сами хозяева. Я вспомнил первый разговор с Антоном Семёновичем и подумал: «Чего от него хотят? Ведь действительно найдена удачная форма воспитания ребят и приобщения их к труду. Что же еще нужно?»
Мы беседовали с А. С. Макаренко, воспитателями, воспитанниками, командирами отрядов и вечером присутствовали на Совете командиров, где командиры отчитывались о проделанной работе и получали задание на завтра. На Совете не только хвалили, но и критиковали за неудачи и подсказывали пути исправления недостатков.
Стоило посмотреть на эту торжественную обстановку, послушать выступления командиров отрядов, чтобы раз и навсегда составить мнение о том, что отряд — действительно новая форма воспитания, представляющая великую силу, и что нападающие на А. С. Макаренко и его систему просто не дали себе труда присмотреться к жизни колонии и колонистов.
Так мы и доложили Г. И. Петровскому, и деньги были отпущены.
За время своей работы в ЦКПД я не раз пользовался советами Антона Семёновича. Выделив денежные средства для направления переростков на предприятия, мы нашли пути планомерной разгрузки детских домов от переростков, обеспечив их «путевкой в жизнь». А. С. Макаренко одобрительно отнесся к мероприятиям комиссии по выделению стипендии для воспитанников, определяемых в высшие и средние учебные заведения. Если в 1926 году этому благородному делу было положено лишь начало, то затем на учебу в вузы мы направили уже три тысячи бывших беспризорных, а на заводы — семь тысяч. В детских домах освобождались места для ребят с улицы.
На протяжении ряда лет я наблюдал, как, не щадя своих сил, трудился Макаренко в колонии имени Горького. Высок был его авторитет среди колонистов, и он дорожил их уважением.
— А ведь знаете, Мартьян Николаевич, — сказал мне как-то Макаренко, — авторитет завоевать очень трудно, а потерять его легко. Стоит только пообещать что-нибудь и не выполнить или проявить слабость — и доверие пропадает!..
Энергично и уверенно руководил Макаренко колонией, удачно сочетая свой педагогический талант с хозяйственной хваткой. Но нет-нет да и зайдет ко мне с грустным настроением. Один раз, увидя его в таком настроении, я сказал:
— Антон Семёнович, другим нос вешать не велишь (его выражение), а сам повесил?
— Клюют. Прямо надоело. Сами работать не умеют. Уйду, невтерпеж. Бедняку пожар не страшен — торбу на плечи, и топай на другую деревню!
Видя мое недоумение, он тепло улыбнулся и добавил:
— Думаю к чекистам перейти, организовать там колонию, подальше от наркомпросовских дам-патронесс.
Я от души пожелал ему успеха.
У чекистов намерения были большие, они развернулись широко. Детская комиссия отпустила сто тысяч рублей колонии имени Дзержинского и сто тысяч — колонии в Прилуках.
В 1929 году я перешел на другую работу и стал реже встречаться с Антоном Семёновичем. Но при каждой встрече я узнавал от него, что работой на новом месте он доволен и прямо-таки переродился.
Минуло много времени с тех пор… За эти годы свершилось в нашей стране много перемен. Нет теперь беспризорных — «позабытых, позаброшенных», как пелось в свое время в песне. Наше молодое поколение учится бесплатно в средней школе, в ремесленных и технических училищах и не знает ужасов улицы, голода. Лишь по книгам и фильмам знает оно, что когда-то в нашей стране были обездоленные ребята, которых молодое Советское государство спасло от гибели…
Много сил и энергии положено на это благородное дело. И видное место в этом большом труде принадлежит скромному народному учителю Антону Семёновичу Макаренко.
(В сб.: «Удивительный человечище: воспоминания об А. С. Макаренко». — Харьков: Харьковское книжное издательство, 1959.)
