Игорь Петрович Иванов и коммунарская методика
Игорь Петрович Иванов и коммунарская методика
СОЛОВЕЙЧИК Симон Львович
Быстро идет к концу декабрь, скоро мы переберемся туда, в новый год — но не все. Кто-то из близких останется в 85-м навсегда. Такая несправедливость.
Этим летом умерла учительница 309-й ленинградской школы Фаина Яковлевна Шапиро. Оставалась на даче своих друзей с маленькими детьми и молодой беременной женщиной, заболела, почувствовала признаки аппендицита — она была в юности военной медсестрой и всю жизнь была добровольной сиделкой по больницам, она кое-что понимала в таких болезнях, но ей было жаль детей: пришлось бы оставить их чужим людям. Она терпела день, два, три, пока не стало совсем поздно.
При жизни Фаины Яковлевны о ней и ее работе писали в газетах и журналах не десятки, а сотни раз, ей посвящены книги, ее снимали в кино, ради нее собирали круглые столы в «Комсомолке» и в Центральном доме литераторов — зал был полон писателей, пришедших послушать рассказ о необыкновенной «Фрунзенской коммуне», которой много лет руководила Фаина Яковлевна. И казалось таким простым делом написать последнюю статью о ней. Но не получалось. Есть в Фаине Яковлевне что-то беспредельно искреннее — замученные наши слова отскакивают от нее, каждое слово — не то, не то и не то. Но на днях я ехал в метро с маленькими мальчиками и девочками, третьеклассниками. Они слаженно вкатились в вагон плотными парами, раз-раз-раз, и утрамбовались в кучку, веселые, дружелюбные и собранные. «Сейчас поезд тронется, не упадите», — тихо сказала им учительница. Поезд дернулся, и они упали, целым классом, им стало смешно. На следующей остановке они выходили. «Приготовились!» — сказала учительница, поезд остановился, они снова упали, поднялись и — раз-раз-раз-раз! — выкатились из вагона с такой энергией, что всем роем врезались в скамейку на станции, задние, растопырив руки, наскочили на передних, обнимая их, и тут же тесным строем 3-й «А» класс 177-й школы весело и быстро двинулся к эскалатору: дети торопились в Планетарий.
И отошло от сердца. Как будто Фаина Яковлевна жива, как будто я увидел ее — увидел Образ и Смысл ее жизни. Вот так же и она создала и четверть века держала вокруг себя плотный рой человеческих душ, в котором были и маленькие дети, и сорокалетние мужчины и женщины.
Какой-то новый поворот в педагогике обозначен жизнью Фаины Яковлевны, какие-то новые, еще никем не описанные черты педагога можно увидеть в ней. Есть новизна — «не так, как все». А есть новизна — «так, как будут все». Эту новизну трудно понять, трудно заметить, трудно оценить по достоинству, трудно увидеть в ней не только личные черты данного человека, но и явление времени. Поэтому Фаина Яковлевна, признанная страной, была, по существу, никем в своем районе — ни звания, ни ордена, ни значка, и даже на похоронах ее, куда слетелись и съехались пятьсот человек со всех концов страны, уважаемые люди, ученые из Академии педагогических наук, писатели, художники, артисты, — все стояли потрясенные у гроба, не веря глазам своим, — даже на похоронах не было ни одного представителя Фрунзенского районо.
Тем более нужно хотя бы назвать те новые черты педагога, которые представляют собой общественную ценность.
Начну с того, что Фаина Яковлевна в высшей степени умела соединить высокую государственную ответственность за детей и за доверенную ей работу с полной неформальностью. Она работала в Доме пионеров и школе, в логике пионерской и комсомольской организаций, делала все, что положено, что и другие делают на такой работе, но все, к чему бы она ни прикасалась, выходило таким искренним, таким действительно необходимым для жизни, что, например, на комсомольские собрания в ее школе ребята приходили радостные и нарядные, как на вечер, а у микрофона выстраивались очереди желающих выступить. Работа учителя во многом зависит от того, где находится центр ответственности, источник дисциплины и стремления, к совершенству — вне учителя, в администрации, или в нем самом, в его сердце. Отвечает он за работу перед начальством, или перед детьми, или перед своей совестью, или — перед чем? У Фаины Яковлевны был необычный центр ответственности. Она отвечала перед педагогической идеей. Да-да, нисколько не будучи фанатиком или распространителем какой-нибудь системы, она, тем не менее, увидев однажды высокий образ действительно эффективного воспитания, созданный по идеям педагога И. П. Иванова, увидев, как можно воспитывать, каких результатов можно добиться, — она с тех пор, с 59-го года не позволила ни себе, ни своим помощникам, ни тем более воспитанникам опуститься ниже этого уровня — она буквально задыхалась, когда отношения между детьми и отношение детей к работе казались ей ниже идеально возможного. «Ничего не происходит!» — с отчаянием говорила она в таких случаях. Идут мероприятия, школа на отличнейшем счету, все хорошо — а она твердит свое: «Ничего не происходит». Происходить, по ее пониманию, должно в душах детей. Только там — действительный результат работы. К этому неформальному, не поддающемуся учету и контролю, но важнейшему результату она была необыкновенно чутка. А ребятам и взрослым это абсолютное чутье на правду и совершенная ответственность перед правдой казались таинственными. Когда Фаина Яковлевна и ее помощницы Елена Ивановна Цветкова (Махняева) и Елена Борисовна Заостровцева (Шалыгина) вели воспитательную работу в 308-й школе и вывезли старшеклассников на первый зимний сбор, то режиссер В. Малов писал мне со сбора: «Такой глоток свежего воздуха этот сбор!.. Почти неуловимое, построенное на тончайших нюансах взаимоотношений взрослых и детей братство без лицемерия, искреннее уважение и дружба… До чего чист педагогический труд! На какой самоотверженности, на каком бескорыстии он держится! И все-таки этим детям суждено стать коммуной, вернее, они уже стали ею. Ибо противостоять Ф. Я., не поддаться ее педагогической магии не под силу даже взрослым».
Мы склонны кидаться из стороны в сторону. То было — коллектив, коллектив, всё для коллектива, а теперь в иной школе и слова-то такого не услышишь. Молодые учителя приходят воспитателями, не видав ни детского коллектива в своей школе, ни студенческого — в институте, зная о нем лишь из лекций преподавателей, которые тоже сами никогда не видали настоящего детского коллектива, а рассказывают о нем по книгам, в которых описаны приемы коллективной работы пятидесятилетней давности. Но теперь как-то и не волнуются, теперь в чести «индивидуальная работа», индивидуальный подход, «найти ключик к каждому». Но что такое индивидуальная работа с сегодняшним 14-летним мальчишкой? Это ведь идеологический спор, тяжба о смысле жизни. «Надо жить как люди!» — говорит воспитатель. «Да? А вы знаете, как люди живут?» — впрямую или мысленно отвечает мальчишка и приводит некие примеры и примерчики из семейной, дворовой, классной и школьной жизни. А что ему в ответ учитель? Литературных героев? Подвиги героев БАМа?
Фаина Яковлевна была великим мастером коллективного воспитания. Используя идеи И. П. Иванова, она создавала детские коллективы с такими чистыми отношениями, с такой близостью детей и взрослых, с такой готовностью детей работать и помогать друг другу, что могла вызвать на спор любого опустившегося или отчаявшегося мальчишку: «Посмотри, как твои товарищи живут», — и крыть ему было нечем. И с каждым она возилась в отдельности и до конца. Это она считала главным секретом воспитания: занимайся с ребенком до конца, пока он не придет в норму. Ходи за ним, разговаривай, ругай, хвали, ходи к нему домой, организуй, если надо, материальную помощь — возись с ним до победы, сколько бы времени на это ни понадобилось. Сбор, двести человек на полной ее ответственности, а она десять суток сидит у постели ребенка, заболевшего менингитом, пока ему не станет легче. Продавцы говорят покупателям: «Вас много, я одна». И учителя, бывает, говорят ученику: «Ты не один у меня». Фаина Яковлевна с каждым общалась так, будто он был единственный близкий ей человек. Один ребенок — дороже всех на свете. Но для воспитания одного нужен красивый коллектив, иначе современный педагог бессилен, никакая педагогическая магия не поможет — пустые разговоры, пустая работа.
Педагогика в ее нынешнем виде создана мужчинами. Всего сто лет назад сомневались, может ли женщина быть учителем, а сегодня почти все учителя — женщины. Но отчего-то по-прежнему поддерживается лишь один образ педагога — мужской. А их должно быть два — мужской и женский. Мужчина-геолог и женщина-геолог — геологи. Практическая же педагогика — сердечное дело, а сердце женщины не то, что сердце мужчины.
Фаина Яковлевна не брала на себя мужской роли, как это иногда пытаются сделать учительницы, — то успешно, а то и с потерями для себя. Она не «оставалась женщиной», как принято говорить, она именно и была женщиной — педагогом, пользовалась как раз теми дарами, которые природа дает женщине и не дает мужчине.
Она была женщина, она была привлекательна, она была красиво и модно одета, она интересовалась всевозможными женскими делами — кто в кого влюблен и что из этого выйдет. Она любила, она была любима, она жила замечательной, богатой жизнью человека, который вхож за кулисы театра, у которого много знакомых среди артистов и драматургов, у которого в друзьях пол-Ленинграда — писатели, художники, музыканты, ученые. Мужчина-педагог справедлив — она была искренней. Мужчина требователен — она обладала способностью шумного, но и ободряющего осуждения. Через месяц после ее воцарения в 308-й школе дежурные сочинили частушку, слабую по рифме, но сильную по смыслу: «Вы не бегайте крича, плохи шуточки с Ф. Я.». Мужчина настойчив, она была привязчива. Мужчина-педагог готов понять и потому — пожалеть. Она жалела и потому понимала. Одним словом, мужчина уважает, женщина — любит.
У Фаины Яковлевны был ясный, но обыкновенный ум. А сердце у нее было гениальным: в нем всякая боль вызывала сочувствие, а сочувствие тут же вызывало желание содействовать, то есть помогать. Конечно, сочувствие и без содействия дорого, но…
Каждый день, вернувшись из школы, Фаина Яковлевна часа по два стояла у телефона в ее коммунальной квартире и вызванивала — кому лекарство, кому устройство на работу, кому помощь деньгами. Ей нечем было расплачиваться за эти услуги, она просила, умоляла — но всегда за других, и ей шли навстречу. Для других она могла достать все. Потом она отправлялась по чужим домам: на ее плечах была одинокая женщина, которой никто не принесет еды, если не Фаина Яковлевна, и другая такая же беспомощная соседка, и больные в больницах, и старые в домах для престарелых… Известны слова доктора Гааза: «Спешите делать добро». Фаина Яковлевна не делала добра. Если человек порезал ногу и забинтовал ее — сделал ли он доброе дело для своей ноги? Люди были для Фаины Яковлевны как ее собственная рука и нога, люди были — она. Помощь от нее приходила как будто с неба, и притом приходила всегда. «Как же мы теперь будем жить?» — думали все, когда Фаины Яковлевны не стало.
У каждого из нас есть своя табель о рангах: одни люди кажутся нам более значительными, другие — менее, с одними мы говорим крайне вежливо, с другими свысока или небрежно. Эта табель — мера, обратная человечности. У Фаины Яковлевны ее не было совсем. Не было — и всё. Она разговаривала с пятилетней девочкой, как с подружкой, и тратила дни на человека, которого никто не уважал. Двое могли злиться друг на друга, а Фаина Яковлевна искренне дружила и с тем, и с другим, не миря их, но все-таки чем-то объединяя. Ведь упоминавшийся доктор Гааз, слова которого мы так охотно повторяем, помогал — кому? Убийцам, грабителям, ворам — тюремному народу. Это он им спешил делать добро. Что ж нам так уж неистовствовать в отношениях с друзьями?
Введем такое понятие, удельная продуктивность жизни. Эта величина измеряется результатами жизни, деленными на возможности человека. Например, у заведующего гороно больше силы влиять на школу, чем у простого учителя, и ему надо гораздо больше сделать, чтобы дробь его жизни, удельная продуктивность, выглядела достойно, а не стремилась к нулю.
Возможности Фаины Яковлевны были очень малы. Лучшие годы своей жизни она проработала в методическом кабинете Дома пионеров и школьников — не великая должность. Но педагог влияет на жизнь не местом, а воспитанниками. Тепловоз толкает один вагон, а движение передается длинному составу. Ребята из «Фрунзенской коммуны» завораживают людей, и такие же братства и объединения, вбирающие в себя лучшие черты коммунистического воспитания, создавались в «Орленке», в Горловке, Архангельске, Петрозаводске, а сегодня круги от незаметной деятельности Фаины Яковлевны разошлись по всей стране. Результаты ее жизни огромны: несколько лет назад в «Комсомолке» сложили — триста тысяч ребят воспитывались по коммунарской методике. Вот и посчитаем, какая получается величина человеческой ее продуктивности, — она стремится к бесконечности, эта величина.
А сама Фаина Яковлевна не знала себе цены и не думала о ней. В последний день ее рождения, 8 марта 1985 года (ей исполнилось 58) пришло много народу. Как будто предчувствовали близкое расставание. Кто-то записал весь вечер на магнитофон, пленка сохранилась. Поразительно! Два часа Фаина Яковлевна пыталась что-то сказать, а ее перебивали, смеялись, рассказывали другие истории, и она сама смеялась, и лишь между прочим, в придаточном предложении пробилось то, что она хотела сказать; «Ну вы знаете, конечно, как я вас люблю, но я не об этом», — и пошла какая-то смешная история.
Стопроцентная непритязательность. На каждом сборе давали анкету, спрашивали, кто больше понравился. Фаина Яковлевна всегда держалась так, что занимала третье–четвертое место, а на первых местах были дети. Но именно дети потом сочинили речевку: «Коммуна идет и криво, и прямо, но с нами всегда коммунарская мама».
Она и теперь с нами, я встретил ее на днях в облике учительницы, которая вела детишек в Планетарий, я вижу ее в воспитанниках Фаины Яковлевны, в их книгах, научных статьях, в учениках. Не пепел, а живое сердце ее стучит, бьется в сердцах людей, передает нам бесконечную энергию, и живые, милые глаза ее смотрят на нас.
(«Учительская газета», 1985 год, 17 декабря)
| Наталья 09 Марта 2013 - 12:51 | |
Плакала. Коммунарская методика воспитала нас такими! |
|
| [Ответить] [Ответить с цитатой] | |
